Может это не голубь был, а чайка?
Взято от питерских лавпланетчиков:
Не так давно
в одной не сильно далекой стране
жило-было говно.
Так себе говно, ничего особенного.
Не было в нем ни горделивого высокомерия человеческих экскрементов,
ни бесшабашной игривости козьих катышек,
ни мрачной основательности коровьих лепешек,
ни гламурного пафоса мумиё. Это было самое обычное говно,
характерно коричневое,
в меру вонючее,
не слишком липкое,
в общем, говно как говно.
Но был один пустячок,
который отравлял ему жизнь,
одна досадная неприятность,
которая отличала говно от других: оно было НИЧЬЕ.
А ведь всем известно,
что любое дерьмо проводит жизнь в воспоминаниях:
- Когда-то я была лучшей курочкой-несушкой в районе,
постоянно в выставках участвовала,
от петухов отбоя не было, -
хвастался куриный помет,
и все восторженно аплодировали.
- А я в молодости была цветущим клевером,
а потом – огромной коровой, - вторила коровья лепешка,
и все уважительно кивали головами.
Еще бы, далеко не всем удается
побыть в прошлой жизни цветком.
И даже про чванливое мумиё,
которое крайне редко снисходило
до общения с простыми смертными,
все знали, что было оно когда-то гордой птицей, что люди карабкались за ним
в самые недоступные ущелья,
и что стоило оно бешеных денег.
Еще говорили, что в далекой южной стране
есть дерьмо с кофейными зернами,
и что стоит оно такие миллионы,
что мумиё и не снилось.
Мумиё на эти сплетни жутко обижалось
и бурчало себе под нос, что, мол, чего только не выдумают,
чтобы обидеть.
А уж сколько разговоров было вокруг детских какашек:
- Клавдия Михална, Дашенька какала сегодня? Сколько раз?
- Дорогой, беги скорее сюда! Фотоаппарат возьми, Павлик первый раз покакал в горшок!
Этих не сильно жаловали.
И то правда, что они видели в жизни?
Противную кашу? Пюре из банки?
Грязную попку орущего младенца?
А туда же, «у всех на устах».
Но даже они были свои.
А наше говно было ничье.
Оно не помнило, откуда появилось.
Просто в один прекрасный день
обнаружило себя в пыли у обочины,
ничье говно, без роду, без племени, стыд и срам.
Так к нему и относились,
никто с ним не общался,
все только шушукались по углам, косились подозрительно.
В открытую, правда, шпынять боялись,
мало ли чье.
Даже мухи, известные своей беспринципностью,
и те облетали говно стороной,
только испуганно жужжали в отдалении.
Говно все это жутко угнетало,
оно не спало ночами,
силясь вспомнить, и мечтало,
что когда-нибудь сможет сказать:
«В молодости я была ого-го!..».
Однако дни тянулись за днями,
а говно по-прежнему было ничьим,
просто говно, нонсенс…
И вот однажды вечером шел по дороге старик.
В руках у него был большой мешок,
в который он собирал кизяки для очага.
Наше говно с завистью глядело,
как ее соседки одна за другой
исчезают в духовитых глубинах мешка,
вздыхало и по привычке жалело себя.
Однако старик не побрезговал.
Никто не знает почему,
возможно он был очень старым и мудрым,
и знал, что кизяки горят независимо от родословной,
а может он был просто очень близорук,
но наше говно, к великому своему удивлению, отправилось вслед за товарками.
И тем же холодным вечером
оно терпеливо разгорелось,
а потом гордо вспыхнуло,
на несколько минут подарив тепло скрипучим старческим костям…
Под утро старик аккуратно
собрал совком золу
и выбросил ее за порог.
А к восходу солнца в пыли у обочины
уже блестело в утренних лучах
свежее благоуханное говно…
И вот тут бы самое место хэппи-энду.
Мол, «Возродившись из пепла,
наше говно превратилось в прекрасного дерьмолебедя,
и даже гордое мумиё приняло его в свою стаю…»
Ан нет, это снова было самое несчастное говно на свете,
навоз без прошлого, помет птицы Феникс.
Может это не голубь был, а чайка?
Взято от питерских лавпланетчиков:
Не так давно
в одной не сильно далекой стране
жило-было говно.
Так себе говно, ничего особенного.
Не было в нем ни горделивого высокомерия человеческих экскрементов,
ни бесшабашной игривости козьих катышек,
ни мрачной основательности коровьих лепешек,
ни гламурного пафоса мумиё. Это было самое обычное говно,
характерно коричневое,
в меру вонючее,
не слишком липкое,
в общем, говно как говно.
Но был один пустячок,
который отравлял ему жизнь,
одна досадная неприятность,
которая отличала говно от других: оно было НИЧЬЕ.
А ведь всем известно,
что любое дерьмо проводит жизнь в воспоминаниях:
- Когда-то я была лучшей курочкой-несушкой в районе,
постоянно в выставках участвовала,
от петухов отбоя не было, -
хвастался куриный помет,
и все восторженно аплодировали.
- А я в молодости была цветущим клевером,
а потом – огромной коровой, - вторила коровья лепешка,
и все уважительно кивали головами.
Еще бы, далеко не всем удается
побыть в прошлой жизни цветком.
И даже про чванливое мумиё,
которое крайне редко снисходило
до общения с простыми смертными,
все знали, что было оно когда-то гордой птицей, что люди карабкались за ним
в самые недоступные ущелья,
и что стоило оно бешеных денег.
Еще говорили, что в далекой южной стране
есть дерьмо с кофейными зернами,
и что стоит оно такие миллионы,
что мумиё и не снилось.
Мумиё на эти сплетни жутко обижалось
и бурчало себе под нос, что, мол, чего только не выдумают,
чтобы обидеть.
А уж сколько разговоров было вокруг детских какашек:
- Клавдия Михална, Дашенька какала сегодня? Сколько раз?
- Дорогой, беги скорее сюда! Фотоаппарат возьми, Павлик первый раз покакал в горшок!
Этих не сильно жаловали.
И то правда, что они видели в жизни?
Противную кашу? Пюре из банки?
Грязную попку орущего младенца?
А туда же, «у всех на устах».
Но даже они были свои.
А наше говно было ничье.
Оно не помнило, откуда появилось.
Просто в один прекрасный день
обнаружило себя в пыли у обочины,
ничье говно, без роду, без племени, стыд и срам.
Так к нему и относились,
никто с ним не общался,
все только шушукались по углам, косились подозрительно.
В открытую, правда, шпынять боялись,
мало ли чье.
Даже мухи, известные своей беспринципностью,
и те облетали говно стороной,
только испуганно жужжали в отдалении.
Говно все это жутко угнетало,
оно не спало ночами,
силясь вспомнить, и мечтало,
что когда-нибудь сможет сказать:
«В молодости я была ого-го!..».
Однако дни тянулись за днями,
а говно по-прежнему было ничьим,
просто говно, нонсенс…
И вот однажды вечером шел по дороге старик.
В руках у него был большой мешок,
в который он собирал кизяки для очага.
Наше говно с завистью глядело,
как ее соседки одна за другой
исчезают в духовитых глубинах мешка,
вздыхало и по привычке жалело себя.
Однако старик не побрезговал.
Никто не знает почему,
возможно он был очень старым и мудрым,
и знал, что кизяки горят независимо от родословной,
а может он был просто очень близорук,
но наше говно, к великому своему удивлению, отправилось вслед за товарками.
И тем же холодным вечером
оно терпеливо разгорелось,
а потом гордо вспыхнуло,
на несколько минут подарив тепло скрипучим старческим костям…
Под утро старик аккуратно
собрал совком золу
и выбросил ее за порог.
А к восходу солнца в пыли у обочины
уже блестело в утренних лучах
свежее благоуханное говно…
И вот тут бы самое место хэппи-энду.
Мол, «Возродившись из пепла,
наше говно превратилось в прекрасного дерьмолебедя,
и даже гордое мумиё приняло его в свою стаю…»
Ан нет, это снова было самое несчастное говно на свете,
навоз без прошлого, помет птицы Феникс.
Показать ответы (4)
Скрыть ответы